Серый-Гнедой

Ходила в наших краях такая история про кузнеца Семена и его знатную, необычную лошадь. У лошади этой  была серая-гнедая масть, да ещё в яблоках. Оказалось, что такой масти нет не то чтобы в округе, а даже и во всей России, единственная в своём роде. Корпус её был коричневого окраса и различных оттенков, с огненно-рыжими яблоками, а вот хвост, грива, морда и нижние части ног были пепельно-серыми, а не черными, как принято у чисто гнедой породы. Знатоки говорили: «Ну, это, наверное, вышло от лошадей Древней Греции, откуда распространились по всему миру и вороная, и рыжая, и серая масти. А вот серая-гнедая да еще в яблоках - это раритет, т.е. редкость. А тем более жеребец, а не кобыла. От него может получиться и новое красивое потомство и в перспективе - новая порода.

Вот какой он был, этот красавец конь «Серый-Гнедой» на радость удачливому хозяину. Что гордился Семен своим конем, это не сказать ничего, души в нем не чаял! Завел на него бумагу-родословную и вписал в нее по всем правилам, экзотическое имя - назвал Лукрецием.

Так они жили-поживали счастливо до одного странного случая. Началось с того, что опечалился сильно  Семен, жена его пошла в лес за ягодами и с тех пор пропала: ни слуху ни духу. Думал хозяин поначалу, что заблудилась она, заплутала в лесу, может, выйдет через день-другой в деревню какую-нибудь в округе, да и объявится. Но нет. Ни через три дня, ни через неделю она не появилась, никто ничего не видел и не слышал. Вот горе-то! Надел Семён седло на своего «Серого-Гнедого Лукреция» и поехал верхом на поиски жены. Объездил так почти без отдыха и сна всю округу, побывал даже в соседнем Боровском районе. И ничего! Вернулся домой, сел на красное крыльцо своего красивого дома, обнял голову руками и зарыдал. Так любил он свою жену ненаглядную, пуще жизни своей. А Серый-Гнедой опустил голову к хозяину, прядет губами, касается его щеки и какие-то звуки издает! Семён убрал руки от головы и в его уши полились странные звуки, похожие на слова, идущие от лошадиной морды. Губы зашевелились, обнажая лошадиные зубы. Неужто такое бывает? Глаза Семёна округлились, рот открылся от удивления, слёзы пересохли.

- Не плачь, хозяин. Как только наступит ночь, полечу я искать её, так как летать я могу только по ночам.

-К…как…это летать? - только что и смог выдавить из себя этот вопрос  Семён.

- Вырастают у меня по ночам крылья, как у Пегаса. Был я когда-то жеребенком, родился далеко отсюда, там у моего хозяина был мальчик, сынок, он приходил ко мне и играл на дудочке. Мальчик тот Ильюшенька играл так чудесно, что стали у меня прорезаться, появляться, от этой игры крылышки. С тех пор это чудо так при мне и осталось.

- Да не чудится ли мне всё это! - всплеснул руками хозяин, побежал в дом в красный угол, припал к иконе Калужской Божьей Матери.

- Матерь Божия, у тебя в руках Святое писание, ты всё ведаешь! Может ли быть такое? Не с ума ли я схожу от горя? Может, сбрендил?

Хоть и лето жаркое было на дворе, стало колотить его мелкой дрожью, он завернулся в бараний тулуп, залез на печь, свернулся калачиком и уснул.

И вот ему вроде как снится сон. Летит он на своем Пегасе-Лукреции над полями, лесами, деревнями, над городом высоким на горе с белокаменными церквями и колокольнями, кресты золотые серебрятся на них в лунном свете, внизу извивается река Ока серо-белой дорогой, как будто течет ртуть по земле, переливается металлическими оттенками. А по этой ртути плывет большая лодка, а в ней сидит его незабвенная жена Софьюшка и поет тихую грустную песню и качает на руках ребенка, большого краснощекого карапуза, мальчика.

Проснулся Семен в холодном поту, ничего понять не может из этого сна. Жена, мальчик, лодка. Свезли, может, её куда лихие люди? А может, в наложницы куда, в туретчину? А может, в Астрахань? Жена-то у него была красавица, будто лебедушка, стройная да ладная. Тогда причем тут маленький мальчик? Заболел Семен от этой мысли и расстройства. Пошел на конюшню, а там Серый-Гнедой с ноги на ногу переминается, топчется, гарцует. Подошел к нему хозяин ближе, и вдруг слышит из лошадиной морды такую речь:

- Не удивляйся, хозяин. То, что во сне ты на мне летаешь, не удивляйся и про то плохое не думай, что жена твоя с ребенком сидит, это твой еще не родившийся сын, наследник. А везут её вниз по Оке потому, что собралась она в град Нижний Новгород в надежде вымолить себе ребеночка у местной знахарки Иргинии, наследника для тебя!

- А что ж не сказала она мне ничего об этом? - заговорил Семен с Лукрецием, уже не удивляясь этому.

- А потому, хозяин, - отвечал конь, - что дала она зарок молчания оптинскому старцу Моисею, так как сказал он, что должна быть полная тайна, ибо старцы и знахарки общаться в бренном мире не должны, но коли сильно надо, то через большую любовь к мужу и иди ты к ней, а по дороге читай здешнюю молитву на зачатие, только через решимость и силу веры и силу природных трав. Но мужу не сказывай, ибо на него в юности наложен был какой-то бабой «отворот от детей», да такой сильный, что не дает от семени плода. Поэтому, чур, молчок!

- Господи помилуй! Ты мой конёк дорогой! А откуда ты об этом знаешь?

- Да вот, хозяин, не простой я, как видишь, конь, а данный на спасение твоему роду! А знаю я потому, что ночью летаю меж ангелов в облаках, а они-то всё мне и рассказывают. Они-то всё знают. Вот что. Ты не печалься, не кручинься, а ложись-ка ты спать, а ночью во сне всё и увидишь, я тебя к ней, к твоей ненаглядной Софьюшке, переправлю.

Стал Семен укладываться спать. Так рассказ коника его поразил, что крутился он и вертелся, пока так не заснул.

Вот снится опять ему сон, что верхом на коне он летит. Тот белые свои огромные крылья, как у гигантского лебедя, расправил, машет ими со всей силой, аж слышно, как воздух подминается под ними, как из-под пресса выхлопывается, ветер гудит сверху и снизу! Летели они так долго, всю ночь, видно, далеко Софьюшка его с паломниками ушла, на реке её нет, и на берегу нет. И вот видит Семен сверху поляну в лесу, а на поляне костер горит, а вкруг того костра сидят паломники и среди них Софьюшка, рядом с ней лежит сверточек, будто запеленалый ребеночек. Приземлился коник с Семеном рядом с полянкой, подошел он к Софьюшке. Та протягивает сверточек ему и говорит.

 - Так оптинский старец велел мне сделать из тряпочек такую куколку  да нести ее с собой и класть всегда рядом, так моя просьба сбудется.

- Вот видишь, и я узнал про это. Как же нам быть?

- Так это ничего. Ты же во сне ко мне приходишь, а в реальной жизни никто про это не знает! Это же сон. Мало ли чего во сне приснится. Ты только как проснешься, главное, никому про это ни сказывай, только конику нашему. Он крылатый, теперь вроде нашего ангела-хранителя. Люблю тебя всей душой и всем сердцем, муж мой дорогой. Главное - не грусти.

Проснулся Семен в то утро другим человеком. Лицо просветлело, грусть-печаль как рукой сняло. Посмотрел в окно. А там его Серый-Гнедой пасется, ушами прядет, фыркает, то и дело на хозяина одним глазом поглядывает, косит. До этого случая Семен не припоминал, чтобы видел, как лошади улыбаются. А тут смотрит: сложил Серый-Гнедой Лукреций губы дугой и улыбается. Сел Семен на крыльцо да песню запел, так на его душе стало хорошо! Вот только и рассказать-то никому нельзя, как хорошо. А вот сказка это была или быль, или сон. Так это как посмотреть, так оно и будет.